Феноменальный Иран

Исламская Республика Иран — феномен очень динамичной трансформации международной значимости страны — от положения одной из региональных держав до статуса потенциальной великой державы. Во многом феноменальна и история Ирана последних полувека: история противостояния с США, Израилем, многими арабскими странами и коллективным Западом, развития в условиях беспрецедентных до недавнего времени международных санкций и, несмотря на это — самостоятельного, зачастую в одиночку, поступательного движения. И практически постоянно проактивная внешняя политика — следствие международного контекста на всем протяжении истории Исламской Республики, начиная с 1979 года, с победы Исламской революции.

Международное значение Ирана во многом обусловлено его положением в рамках сложившейся политической географии: Иран является неотъемлемой частью сразу нескольких по-своему ключевых регионов: Ближнего Востока и зоны Персидского залива, Южного Кавказа, Центральной и Южной Азии. Это положение просто обязывает работать многовекторно, но не в таком понимании, как это часто понимается — в маневрировании между разнонаправленными центрами силы, а в сугубо географическом, пространственном. Эта специфическая многовекторность диктуется многим: интересами собственной безопасности в целом, заставляя иногда упреждать риски и угрозы достаточно далеко от собственных границ.

Многовекторность Ирана — это постоянный поиск надежных внешних партнеров, в том числе и в том, что относится к обходу антииранских санкций, поскольку жизнь страны в полной изоляции в современном мире означала бы не развитие, а скорее стагнацию. Тем не менее, санкционное давление, как бы его не обходить, существенно сказывается на внутренней ситуации в стране: протесты с социально-экономической подоплекой в Иране не так уж и редки, что в общем-то естественно для любой нормально развивающейся страны. Другое дело, что в эти протесты естественного свойства практически постоянно внедряются радикальные и откровенно террористические силы, управляемые из-за пределов страны. В том числе — красной нитью в действиях по дестабилизации внутренней обстановки в стране проходят попытки раскачать межэтническую ситуацию.

Нужно отметить, что, опираясь на концептуальную исламскую норму отрицания этничности среди мусульман, руководству страны после революции 1979 года удалось достичь высокого уровня консолидации общества на религиозной шиитской основе. Возникали проблемные ситуации (также чаще всего инспирируемые извне) с белуджской суннитской общиной, но они всегда были локальны и никогда не имели общестранового характера. В рамках планов по дестабилизации принципиальное значение для противников Ирана всегда имело создание раскола между персами — с одной стороны, и наиболее крупными общинами, азербайджанской и курдской, с другой. Это всегда было сложно, особенно в том, что касается иранских азербайджанцев: степень их интеграции в общеиранский социум чрезвычайно высока, азербайджанцы составляют большинство в бизнес-элите страны, занимают максимально высокие позиции в политическом руководстве — довольно широко известно, что и верховные лидеры — Имам Хомейни и ныне действующий Рахбар Али Хаменеи — азербайджанцы по происхождению, как и многие из бывших президентов Ирана.  

Произошедший в сентябре 2022 года инцидент, приведший к смерти при задержании в полиции девушки — этнической курдиянки из провинции Курдистан — за несоответствующий исламским правилам внешний вид, стал поводом для масштабного агрессивного давления на Иран извне с использованием самых разнообразных средств: от дипломатических демаршей, до откровенно террористических акций. Среди западных прокси-террористических структур замечены «Моджахеддин-э Халк», «Тондар» («Шахская ассамблея»), ряд других, включающих представителей идеологически различных направлений — националистов, левых радикалов, социал-демократов, либералов, монархистов, но объединенных общей идеей отрицания существующего иранского государства. 

Эта достаточно продолжительная ситуация по поводу сентябрьского инцидента продемонстрировала ряд более важных, чем ношение хиджаба, конфликтных узлов, существовавших и ранее, но резко актуализировавшихся и обнаруживших сейчас некоторые новые характеристики. Обострившееся противодействие США, Великобритании, Франции и Германии завершению процесса по возвращению к условиям подписанного в 2015 году «Совместного всеобъемлющего плана действий» (СВПД), известного как «ядерная сделка», давно напоминает ситуацию с Минскими соглашениями 2014-2015 годов по украинской ситуации. Очевидно, что для западных участников соглашение СВПД с самого начала носило инструментальный характер: никто и не планировал выполнять его всерьез, а прагматический интерес к сотрудничеству с Ираном некоторых, в основном европейских, компаний, как и склонность незначительной части европейского политического истеблишмента к налаживанию отношений с Ираном, были быстро пресечены политическими решениями, принятыми в Вашингтоне.

В самом Иране ставку на реализацию СВПД и выход из санкционного режима с последующим быстрым улучшением внутренней социально-экономической ситуации делало правительство Хасана Роухани (2013-2021 годы), откровенно западноориентированное, сумевшее своими, в основе — популистскими, программами, заинтриговать значительную часть электората на целых два президентских срока. Фиаско Роухани и его министра Джавада Зарифа создали возможности для формирования более четкого и определенного внешнеполитического курса, отвечающего действительным национальным интересам Ирана: сближение прежде всего со странами евразийского континента. Стратегия правительства президента Эбрахима Раиси на динамичное взаимодействие ИРИ с Россией и Китаем вызвала встречную новую динамику и обновление содержания всего спектра антииранской активности, что позволяет говорить о качественно и количественно новом этапе антииранской стратегии Запада. Понятно, что отношения Ирана с Западом являются и важной составляющей всей происходящей сейчас глобальной трансформации мировой системы международных отношений, новой поляризации мира, в которой значимость Ирана поднимается на новый, в сравнении с предыдущим, международный уровень.  

На фоне наметившихся позитивных процессов по улучшению отношений с арабскими странами, Саудовской Аравией в первую очередь, нельзя отдельно не сказать об отношениях Ирана и Израиля. Помимо непосредственных и носящих почти экзистенциональный характер враждебных взаимоотношений, картину ирано-израильских отношений еще в 1980-х годах и, не прерываясь, в настоящее время дополняет и такой сегмент противостояния, который сейчас получил название «гибридных войн» или войн «в серой зоне». Для Израиля беспокоящими объектами за пределами собственно иранской территории являются ХАМАС (в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан) и, едва ли не в большей мере, «Хезболла» (особенно с началом войны в Сирии). Список аналогичных произраильских прокси, создающих угрозы уже на иранской территории — суннитская «Джундулла», леворадикальная «Моджахеддин-э Халк» и откровенно сепаратистская «Партия свободной жизни в Курдистане» (PJAK).

Израильские прокси используются спецслужбами США и других западных стран, а израильская сторона выступает в роли своеобразного субподрядчика. Например, лагеря по подготовке боевиков «Моджахеддин-э Халк» в период американской и натовской оккупации Афганистана до августа 2021 года располагались в провинциях Гильменд, Нимруз, Фарах, Герат, т.е., на иранском направлении, и прямо курировались американскими службами. Непосредственно же, израильские военные и сотрудники разведки действуют в курдских районах Ирана, Сирии и Ирака, тренируя антиправительственные, сепаратистские боевые, диверсионные подразделения и проводя спецоперации. Не обошла эта израильская, а также западная в целом активность стороной и Азербайджан, который, судя по происходящему, вообще рассматривается на Западе как будущий антииранский плацдарм для проведения прямой военной агрессии.

Особого внимания заслуживает размещение в Азербайджане израильской военной инфраструктуры. Турецкое военное присутствие — это отдельная тема. Израиль обеспечивает Азербайджану около 40% всех поставок новых вооружений, для сравнения Турция — лишь около 3%. С 2000-х годов значение бывшего советского Закавказья во внешней политике Израиля резко возросло, заняв значительную часть деятельности курирующего этот регион департамента Центральной Европы и Евразии. В частности, на территории Азербайджана размещены военные объекты Израиля на объектах Кюрдамир и Насосная недалеко от Баку, есть информация о предоставлении израильским военным возможности пользоваться несколькими заброшенными и рядом действующих аэродромов. После войны 2020 года в районе границы с Ираном было отмечено присутствие иностранных наемников из подконтрольных Турции районов Сирии.  До войны за Нагорный Карабах вооруженные силы Азербайджана практически полностью были укомплектованы израильскими БПЛА, затем ситуация стала несколько меняться в сторону диверсификации поставок, Азербайджан получил из Турции партию БПЛА «Bayraktar TB2» и ударные БПЛА «STM Kargu» турецкого производства.