Об авторе
Тимофей Бордачёв, Россия
Программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай». Научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики».
Защитил кандидатскую диссертацию в Санкт-Петербургском государственном университете (1999). Магистр европейской политики и администрации (Брюгге, 1997).
Сфера научных интересов: теория международных отношений и актуальные проблемы мировой политики, российско-европейские отношения, внешняя политика Европейского союза, евразийская экономическая интеграция, европейская, евразийская и международная безопасность.
Автор нескольких книг и научных работ, изданных в России и за рубежом.
Какая «большая игра» нужна России
Моральный долг – это единственный фактор, который прочно присутствует в российской стратегической культуре и может быть основанием вмешаться в события, если страны Центральной Азии окажутся перед угрожающими перспективами. Во всём остальном у России нет серьёзных причин проявлять сейчас большую активность, чем она уже это делает. «Большая игра» для России происходит далеко за пределами Центральной Азии, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Общеизвестный факт состоит в том, что понятие «большая игра» было придумано английским путешественником и тайным агентом Артуром Конноли в середине XIX века. Самому Конноли в 1842 году отрубили в Бухаре голову по приказу эмира Насруллы, правильно оценившего геополитическое положение своей державы в рамках начинавшегося противостояния России и Британии на Среднем Востоке. Однако термин прижился и сейчас используется для обозначения всего комплекса отношений, в которые вовлечены великие державы в Центральной Азии и Афганистане. Но в каком-то смысле «большая игра» – это действительно реликт эпохи, когда соперничество европейских империй происходило на фоне отсутствия конкурентов, эпохи «европейской» мировой политики и базовой идеи о том, что распространение имперского влияния Санкт-Петербурга, Лондона, Парижа, Берлина или Вены является синонимом международных отношений.
Однако с тех пор ситуация в мире радикально изменилась, и было бы странно исходить в XXI веке при оценке конкретной региональной ситуации из реалий позапрошлого столетия. В Евразии, действительно, есть держава, которая, единственная среди всех европейских империй XIX века, сохранила былые масштабы и ресурсы практически в неизменном объёме. Это Россия, обладающая сейчас имперским масштабом и основанная на управлении полиэтническим обществом. Но и Россия сейчас уже не может и не хочет главного, что свойственно любой империи, – создания регионального порядка под своим непосредственным силовым управлением.
Вместо этого Москва стремится либо к выстраиванию устойчивых региональных сообществ на основе экономических интересов, либо делает ставку на укрепление способности своих соседей самим обеспечить выживание их государственности. Первый пример – это евразийская экономическая интеграция. Второй – содействие безопасности соседей через механизмы ОДКБ или двусторонние соглашения, как, например, между Москвой и Ташкентом. Кроме того, сейчас и Россия, и её соседи в Центральной Азии – это не изолированные от остального мира страны за «железным занавесом». Точно так же, как они вовлечены в мировую экономику, они участвуют в политических процессах, которые пересекают границы региона и не связаны с его узкими проблемами. В конечном итоге страны Центральной Азии обладают уже 30-летним опытом самостоятельного развития.
Изменились, таким образом, все структурные обстоятельства, в которых происходит политика России и других стран вокруг Афганистана и Центральной Азии. Кроме одного – уникального геополитического положения России, «нависающей» над этим регионом с севера и представляющей собой наиболее сильную в военном отношении державу Евразии. Россия со всех сторон окружена странами, которые в военном и экономическом отношении слабее неё, и заинтересована в их выживании и суверенитете. Но при этом она не показывает признаков того, что была бы готова обратиться к воссозданию имперского порядка на своей ближайшей периферии. Более того, державы, которые расположены за соседями России – Иран, Турция или Пакистан, – не могут рассматриваться в качестве силовой альтернативы российскому могуществу.
Единственное исключение – это Китай. КНР является второй экономической сверхдержавой мира и наращивает свои военные возможности. Но они направлены на обеспечение свободного доступа к морским торговым путям, без которых китайская экономика лишится тех рынков, которые представляют значение для её выживания и прогресса в достижении национальных целей развития. Поэтому на Западе Китай ограничивается минимальными усилиями по сравнению со своим потенциалом и опирается на Россию. В том числе на её спокойное отношение к развитию экономических связей со странами Центральной Азии. Это в России, хоть и может вызывать обеспокоенность в плане сохранения финансовой независимости своих южных соседей, не вызывает принципиальных возражений. Кроме того, Китай в принципе настороженно относится к регионам, населённым мусульманами, и располагает своим сложным опытом взаимодействия с исламской общиной в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.
В результате её геополитического положение и силовых возможностей именно к России обращены сейчас основные взгляды, когда речь заходит о потенциальном влиянии ситуации в Афганистане после завершения эвакуации оттуда войск США и их союзников.
За счёт того, что Россия несёт некоторые формальные обязательства по отношению к своим союзникам по ОДКБ (Казахстан, Киргизия и Таджикистан) и имеет договор с Узбекистаном, исходный сценарий видится как вовлечение России в той или иной форме и вероятные попытки остальных региональных и внерегиональных держав извлечь свои выгоды.
США уходят из Афганистана, но сохраняют возможности универсального балансира для всех малых и средних стран региона, когда они задумываются о будущем своих отношений с Россией или Китаем. Сам Китай демонстративно сдержанно относится к вероятности своего силового участия в афганской проблеме, но располагает ресурсами для того, чтобы пожать большую часть вероятных экономических плодов. Региональные игроки понимают, что никто, кроме России, не окажет им серьёзной военной поддержки, но не хотят попадать от неё в зависимость и поэтому привлекают внешних партнёров. Пакистан озабочен вопросами стратегии своего выживания рядом с историческим противником Индией и для этого использует любые дипломатические возможности. В частности, влияние на внутреннюю ситуацию в Афганистане.
России предлагается получить моральное удовлетворение от провала в Афганистане её противников со стороны Запада, но заплатить за это локализацией своей региональной повестки на том, чтобы защитить безопасность южных соседей. Нет, однако, оснований считать, что это – именно та «большая игра», которая нужна самой России в 2021 году, особенно с учётом её исторического опыта по отношению к Афганистану и Центральной Азии.
Да и повторение ситуации прошлого сейчас невозможно по другим объективным причинам. «Большая игра» вокруг Афганистана и Центральной Азии по умолчанию предполагает внешнеполитическую несамостоятельность этих государств. Странно рассуждать в таких категориях через 30 лет после получения ими суверенитета в момент распада СССР. Государства Центральной Азии – это состоявшиеся участники международной политики, и новый раунд афганского вопроса должен стать их «большой игрой», в которой главная ставка – суверенитет, выживание и уважение со стороны могущественных соседей – России и Китая.
Природа взаимоотношений России и стран Центральной Азии, вне зависимости от их формального характера, определяется их взаимным геополитическим положением и соотношением сил. Россия с уважением относится к независимости этих стран и поддерживает их планы экономического развития, должна инвестировать в них, особенно в предлагаемые Узбекистаном транспортно-логистические проекты. Россия и Казахстан в любом случае остаются главными бенифициарами частичной переориентации торговли Азия – Европа в сторону наземных транспортных артерий: в 2015 году по ним в год прошло 150 тысяч контейнеров, а в 2020 – 800 тысяч. Поскольку китайский экспорт в Европу меняет свою структуру и на первое место выходят более дорогие товары, наземная доставка, как наиболее безопасная с точки зрения сохранности, будет только увеличиваться. Но реализация даже части других направлений будет способствовать экономической устойчивости стран Центральной Азии и поэтому нужна Москве и Пекину.
Моральный долг – это единственный фактор, который прочно присутствует в российской стратегической культуре и может быть основанием вмешаться в события, если страны Центральной Азии окажутся перед угрожающими перспективами. Во всём остальном у России нет серьёзных причин проявлять сейчас большую активность, чем она уже это делает, – помогает в обучении национальных армий или ведёт диалог с наиболее сильной и агрессивной из афганских сторон. Цель этого диалога – обеспечить российские интересы и поддержать суверенитет своих южных соседей, сражаться за который, в случае необходимости, должны они сами. «Большая игра» для России, с её масштабами и претензиями на роль в формировании справедливого мирового устройства, происходит далеко за пределами Центральной Азии.